|
Бытует понятие «роковая случайность», «роковая женщина».
Оказалось, что в жизни бывают роковые мужчины, среди которых встречаются и летчики…
Фёдор Степанов в нашу эскадрилью попал сразу из училища. Будучи неплохим летчиком, он быстро стал командиром экипажа, довольно успешно осваивая курс боевой подготовки. Не напрасно в числе первых варягов направили воевать в Афган именно его.
По возвращению экспедиционеров-пионеров с полей сражений, нас всех мучил вопрос, а почему это он, в отличии от других, не привез из похода заслуженной награды? Ведь Федя отличался повышенным честолюбием, стремясь в каждом полете показать, доказать всем, какой он исключительный летчик. Даже походка, осанка, манера поведения и разговора его была призвана подчеркнуть особое предназначение ему самой судьбой вершить великие дела.
Как выяснилось, был в этой командировке с ним такой случай.
Пошла пара вертолетов, в которой Фёдор в этот раз был ведомым, на выполнение задачи по досмотру караванов.
По выработанной к тому времени тактики выполнения подобных задач, на борту каждой вертушки находится досмотровая группа.
Завидев караван, ведущий выполняет посадку в километре примерно от объекта, высаживает досмотровую группу, и те шерстят колонну верблюдов, лошадей или машин на предмет наличия там оружия. Ведомый в это время прикрывает действия наземной группы с воздуха в готовности в случае супротивления, или обстрела с земли открыть ответный огонь, обеспечивая отход группы.
Вот и их пара, обнаружив в назначенном квадрате караван, приготовилась к означенным действиям.
Ведущий, оценив обстановку, обнаружив неудобоваримые для посадки в данной местности условия, принял решение дождаться, когда караван выйдет в более равнинное, удобное для применения группы, место.
Но не таков был Фёдор. Доложив ведущему, что будет выполнять посадку именно здесь, а то рассредоточатся и уйдут, мол, сволочи, он начал моститься на террасу горного склона.
И ведь сел, однако. Всё было бы хорошо, но вздумалось ему, чтобы обеспечить возможность быстро взлететь, в случае надобности, развернуться на этой долбанной террасе, где и так стоишь на одной ноге, против ветра. Ну, и во время этого неуклюжего маневра нечаянно задел несущим винтом (между прочим, вращающимся с бешеной скоростью) за склон горы. Хорошо, что десантуру успел высадить. Вертолет после такой грубости отбросило набок, винт разлетелся на куски в разные стороны, а вся машина в мгновение ока превратилась в груду металлолома, из под которой выполз ошалелый экипаж, волею случая отделавшийся ушибами.
На выручку потерпевшему аварию борту поспешила группа из Кабула, состоящая из «полосатых» прикрытия и «зеленых» спасательных. Один из них пошел на посадку, чтобы забрать Федин экипаж. Во время зависания с ним происходит то же самое, и теперь уже две кучи дымящегося металла радуют глаз окрестных духов. Только тогда, когда вызвали на выручку редкостную тогда эмтэшку из ближайшего аэродрома, смогли с огромным трудом вызволить незадачливые экипажи из каменного плена.
Весь оставшийся срок командировки Федя рвал и метал, летая каждый день, но… на него оформили представление только на медаль.
Когда наша эскадра засобиралась в свою командировку выполнять «интернациональный долг», прошло полгода после возвращения Феди. Никто его не рассматривал в составе нашей команды, да и кому это могло в голову придти. Но неукротимая буря попранного самолюбия не давала ему покоя и Фёдор написал рапорт. Сложное чувство этот рапорт вызвал у нас. С одной стороны, опытный мастер нам бы не помешал, помог бы по быстрее освоиться в условиях реальных боевых действий, разобраться, что к чему. С другой стороны, я лично прекрасно понимал, что когда перья не только из задницы, а изо всех мест в разные стороны у летчика торчат, то добра от этого не жди…Но…, новый комэск, да и командир полка рассудили по другому. Видно Федя нашел аргументы для уговора. Действительно, по прибытию на место, он на практике многое нам открыл, показал, летая уверенно, смело, даже я бы сказал, бесшабашно.
Большое впечатление на комэску Грудинкина произвел его прием, когда перед сбросом бомб Федя зажигал дымовую шашку под брюхом, имитируя подбитый вертолет, сухим листом падал на цель, и с расчетного рубежа, отбросив шашку, производил бомбометание. Мотивировал он этот трюк тем, что мол, противник не обращает внимание на подбитый вертолет. У меня на этот счет сложилось совершенно противоположное мнение. У любого волка есть рефлекс - добить ослабевшую жертву, поэтому ей уделяется наибольшее внимание. Жизнь расставила запятые там, где они должны быть.
Фёдор летал на боевые задачи все больше и больше, все более смело и залихватисто. Его бреющий полет происходил уже не в метрах, а в сантиметрах от земли. Правак его экипажа, Саня Чередников, как потом его однокашники рассказали, делился с ними после полета, утирая пот: - «Он так убьёт меня…».
Борттехник Серега Богза написал рапорт о переводе его на другую машину. Остальные командиры начали роптать, мол, «так не успеем натаскаться перед выполнением задач в серьёзных операциях, которые уже замаячили на горизонте, ведь Федя все удары (вылеты на выполнение огневых задач) на себя забрал».
Всё это послужило поводом для серьёзного разговора с ним, в результате которого возник конфликт. Я с его стороны был обвинен в попытке дискредитации и затаптывания в землю таланта самородка-летчика, на что, употребив имеющуюся у меня власть, отказался его планировать к вылетам в дальнейшем.
Через неделю грянула первая в нашу бытность операция оперативного масштаба. Она быстро набрала обороты, интенсивность вылетов резко возросла. Начал сказываться дефицит экипажей. Люди уставали, да тут ещё Вовочка Григорьев, начальник штаба, с безмятежной улыбкой каждый день требовал жертв в виде выделения офицеров во внутренний и гарнизонный наряд.
Комэска, скрепя сердце, начал планировать Фёдора, взяв с него клятвенное обещание «не шалить».
Вылетев на задание в Газни, Степанов сдержал своё обещание, данное командиру, образцово и без лишнего выпендрона выполнив вылеты на разведку.
Собравшись вылететь обратно в Кабул, он запустил вертолет, приготовившись вырулить к месту взлета. Надо ж такому быть, в этот момент к его стоянке подруливает пара «зеленых» с Кандагара, и подруливает слишком близко. Правак Фёдора, Саня Чередников, подсказав командиру на возможность интимной близости между их вертолетом и чужаком, начал жестами из кабины выражать свои чувства пришлому экипажу, которые командир подтвердил соответствующими словами по радио.
Но то ли командир кандагарской восьмерки их не понял, то ли неправильно истолковал жестикуляцию, только его машина пошла на разворот в ужасающем интервале от винта фединой вертушки.
Удар, скрежет, вой раненого зверя аварийно выключаемых двигателей, свист разлетающихся частей фюзеляжей, разрубаемых двумя винтами во взаимной рукопашной, сменился на фоне повисшей тишины тяжелым, надсадным, отборным «аэродромным» матом борттехников, которые милостью судьбы оказались вне кабин во время разборки и залёгших в канаве во время действа.
Скульптурную авангардисткую композицию из металла двух, еще минуту назад исправных, живых вертолетов венчала фигура понуро склонившего голову командора, в очередной раз обласканного судьбой…
Не успели мы выдохнуть от этого очередного «случАя», как через два дня, при завершения операции в районе Пагмана, опять Федя отличился, на этот раз ещё позабористей.
Шла зачистка кишлаков этого района. Степанов со своей парой осуществлял авиационную поддержку десантников одного из подразделений 103 вдд ( воздушно-десантной дивизии).
В то время, когда он улетел из назначенного ему квадрата, чтобы дозаправиться, замполит роты, не предупредив авианаводчика, возглавив два взвода, решительным броском выбил духов из крепостёшки, откуда те сдерживали наступление наших основных сил.
Наводчик, не подозревая об уже достигнутой победе над сволочным опорным пунктом противника, дал целеуказание фединой паре после возвращения на обработку крепости НУРСами.
Федя стрелял всегда отменно…
Вечером на командирский стол лёг его рапорт.
«Прошу отдать меня под суд военного трибунала за убийство советских военнослужащих».
Чёрная тяжёлая тень беды шалью окутывала его, вжимая плечи вниз. Глаз на лице не было видно, вместо них - тёмные ямы без малейшей искры проявляемых чувств. Казалось, у человека была вынута душа, осталась только оболочка-вешалка для передвигающейся непонятным образом одежды. Голос звучал потусторонне, как из преисподней.
Мы начали хором убеждать его, что вины в случившейся трагедии на нём нет, что к этому же выводу пришла и комиссия, разбиравшаяся с этим случаем. Глухим голосом, обращаясь ко мне, Федя сказал, что если на удар его завтра не спланируют, он будет бояться летать…Я, отведя от него взгляд, пробубнил, что теперь это прерогатива комэски.
Через два дня, освободив себя от вылетов на сутки, я решил заняться годовым планированием, так как и при боевых действиях в советском хозяйстве плановости никто не отменял. Правда, в плановой таблице боевых вылетов наша пара фигурировала в качестве ПСО (поисково-спасательного обеспечения), но это так, на всякий случай, поднимают эту пару крайне редко.
Только приступил к планированию, как забегает дежурный и заполошным голосом орёт: «Пару ПСО на вылет, «зелёный» где-то упал!!!».
Шементом собравшись, побежали к бортам, на ходу застегивая ЗШ.
В считанные минуты взлетаем, имея на борту группу спасателей и необходимое снаряжение.
После взлета с КП полка дают район, куда необходимо направить нам свои стопы, а также позывные группы, действующей в том месте.
Через 15 минут мы уже в районе кишлака под названием Тангихула, что километрах в сорока к юго-западу от Кабула.
Смотрим, кишлак это примостился на берегу речушки, что течёт по дну ущелья, напоминающего каменную кастрюлю с довольно высокими склонами.
Над ущельем уныло крутится четверка «полосатых» соседней эскадры, которые работали по цели в составе группы. Пытаюсь разузнать у них по радио, что случилось, слышу только невнятное бормотание про позывной «зеленого» наведения и его столкновение с горой.
Господи, да это ж Федя! Где он! «Смотри под собой справа»,- кричит один из «полосатых». И точно, вижу внизу столб дыма и разбросанные под ним части вертолета. Резко даю ручку от себя, вертолет клюет носом вниз, вдруг чувствую, что управление заклинило. Только этого не хватало, подумалось. Взгляд на приборы, ага, всё нормально, значит дело в другом. Восьмёрочка не любит грубого отношения, при резких тычках ручкой происходит запирание управления. Мысленно извиняюсь перед машиной, ласково присбросив шаг-газ, она тут же отвечает радостно ожившим управлением, приняв извинения, и мы, уже вместе с ней, устремляемся вниз. С ходу выполнив посадку у дымящего железа, кричу сквозь шум винтов и работающих на повышенных оборотах двигателей спасателям, чтобы искали экипаж, он должен быть где-то поблизости. «Полосатые», прогундосив, что у них закончилось топливо, уходят. Остаемся мы в районе вдвоём с Юркой Наумовым, ведомым, который продолжает носиться надо мной, прикрывая нас сверху. Вдруг он возбужденно докладывает, что видит толпу духов, бегущих по направлению к крепости левее от нас метрах в двухстах. Да и я замечаю, что мужики, которых мы высадили, пригибаются, а вокруг них что-то камешки начали подпрыгивать. Сквозь грохот двигателей происходящее за стеклом кабины воспринимается как нечто сюрреалистическое, не имеющее к реальности отношение, действие. Кино, которое крутит непонятно кто. Жестами делаю знаки, чтобы спасатели действовали по быстрее, а по радио Юре даю команду на огонь по супостату, посмевшему нас забижать. Юрка носится угорелым чертом, едва не задевая верхушки деревьев, и извергает залпы НУРСов один за другим. Скоро их запас иссяк, приказываю ему работать носовым пулемётом, да что толку от этой пыкалки.
Становится скучно…Взлететь нельзя. Ощущаем себя букашкой на ладони великана, которую он может в любой момент сжать.
Но тут ребята на кусках брезента начинают подтаскивать к вертолету то, что осталось от экипажа. Надежды на их жизнь оставили нас, как только мы взглянули на содержимое носилок…
Фигура Феди, застывшая в позе боксера, представляла из себя статую из черного угля, увенчанную остатками кожаного шлемофона. Саня Чередников, вернее его останки - это кусок обгорелого мяса из которого торчали уцелевшие кисти рук, чертившие борозду в пыли. Почему-то небрежность, с которой тащили к вертолету то, что осталось от НАШИХ ребят покоробила. Тяжело дыша, старший спасателей выдохнул: «Всё, взлетаем!».
Кабина наполнилась запахом обгорелого человечьего мяса.
Какая-то волна поднялась в груди, заполнив сердце непознанной ещё ненавистью к врагу, чувством осознания чудовищной несправедливости происходящего, невыразимой тоски и жалости к погибшим. Но в тот момент не до лирики. Надо ещё самим из этого каменного котла смерти выбраться.
Включаю форсаж, есть такой режим на эмтэшке, разворачиваюсь против ветра, и на полной мощности выполняя взлёт, по ходу даю залп из всех видов оружия по ненавистной крепости. Облако пыли поднимается над ней, но это только начало, думаем мы, погоди, мы ещё придем сюда, чтобы по плотнее разобраться.
В Кабуле садимся на дальнюю стоянку. Не хочу, чтобы остальные ребята видели, ЧТО у нас в грузовой кабине.
На стоянке нас поджидает Витька Ковлагин. Просунувшись в дверь, хмуро озирает залитый сукровицей пол, находит под сиденьем кусок черепной кости кого-то из погибших.
«Вот и всё, что от человека остаётся»,- произносит он.
Нет, Витя, не всё……………………………………………….!
|
